Что такое АД

Я медленно шагал по пустынной улице, громко шаркая ногами, опустив голову вниз и созерцая запыленные кроссовки, подошвы которых протерлись до такой степени, что наступив на монету я без труда мог определить где орел, а где решка. Это был один из тех тихих, летних вечеров, которые я так люблю, потому что улицы пустели и я мог разгуливать сам по себе, спрятав руки в карманах истертых джинсов, оставаясь наедине со своими мыслями, наслаждаться теплым воздухом и зеленью деревьев, которых в этом мирном районе было великое множество, любоваться предзакатным небом и забыть обо всем окружающем. Хотелось уйти от этой постоянной суеты, от этой повседневности, от мыслей о будущем. О том, что предстояло после лета. Нет, только не сейчас, хотя бы не в этот прекрасный летний вечер.

Я облизнул свои израненные губы и неспеша пересек дорогу, по которой автомобили проезжали очень редко и даже местные псы засыпали посреди нее ,нагло возмущаясь, когда проезжай автомобиль слепящим светом фар и гадким звуком клаксона, требовал освободить проезд. Следует рассказать почему мои губы изранены.Я имею дурную привычку от которой не могу избавиться вот уже как несколько лет. Когда приходила зима со своими едкими морозами, мои губы трескались и я обдирал отмершие лоскуты кожи, которые топорщились своими сухими кончиками, словно просили, чтобы я ухватил за них пальцами и сорвал. Иногда цеплял и за живое и теперь мои губы напоминали поле после бомбежки, нежели живую, здоровую плоть. Они практически не заживали и мне не требовались больше зимние морозы, чтобы продолжать обдирать их. Мама ругалась и говорила, что от постоянного травмирования может начаться рак, и тогда мои губы срежут под корень. Я знал это и вовсе не хотел походить на акулу и светить свои зубы всем подряд, но ничего не мог с собой поделать. Это было нечто вроде нервного тика, я не замечал, как рука сама поднималась к лицу и пальцы хватались за ближайший отмерший лоскуток ,а обращал на это внимание только после того, как чувствовал солоноватый вкус крови и легкую боль. В основном доставалось нижней губе, но когда на ней не оставалось ни одного живого места и она разрывалась от боли при малейшем прикосновении - я принимался за верхнюю.

Я вышел на новую улицу. Ничего особенного, тихая и спокойная, по обеим сторонам частные дома, одинаковые, как две капли воды, с зелеными ставнями (я всегда удивлялся почему все ставни были выкрашены именно зеленым, лично мне нравился белый),крышами покрытыми серым шифером и трубами, облицованными блестящей жестью. Дорогой, вымощенной булыжником, посередине и широкими тротуарами по бокам. Не город, а большая деревня. Кругом частные секторы, весь город – сплошной частный сектор, многоэтажки собирались в жалкие кучки, словно прячась от полчищ маленьких кирпичных дьяволят, и были совсем незаметны. Большая деревня – точнее и не скажешь.

Я усмехнулся своей мысли, сухие губы растянулись в улыбке, в некоторых местах кожа снова лопнула, раскрывая едва зажившие раны. Я почувствовал боль. «Заработаешь рак и тебе отрежут губы»,вспомнил я слова матери. Да, она знала, как припугнуть меня. Я боялся рака. Нет, не только рака, любой неизлечимой болезни, от которой буду умирать долго и мучительно, принося страдания себе и близким. Я не боюсь смерти. Нет. Я долго думал о причинах своих страхов и в конце концов мне удалось вычленить главную: «Ожидание смерти и слезы родных – вот что ужасно.»Да ,именно это. Я знал, что родители сделают все, что угодно, продадут дом, если понадобится, продадут себя, но до последнего моего вздоха будут надеяться на счастливый исход. И это невыносимо. Одна мысль об этом убивала меня, да я боялся именно этого, боялся больше всего на свете. Нет, уж лучше убежать, жить на улице и сдохнуть в какой-нибудь вонючей подворотне, оплакиваемым лишь бродячими котами, только бы не видеть мучений моих родных. Или бросится под колеса автомобилю, избавив себя от лишних страданий. Но эта мысль пугала меня. Самоубийцам место в аду – я это знал. Не хочу ли я вариться в котлу вечно? Нет, наверно не хочу.

Я пересек очередную дорогу и вышел на новую улицу, ни чем не отличавшуюся от предыдущей. Тихая и безмолвная, вокруг ни души, только предзакатное солнце приятно припекает затылок, а ноздри вдыхают раскаленный воздух. Я вспомнил сон, который приснился мне два дня назад. Это был ужасный сон, я не знал зачем вспоминаю это, но картинки сами собой вставали перед глазами, против моей воли.

Я лежал в больничной палате. Белые стены, белый пол, белый потолок, за белой оконной рамой – синие небо и белые облака. Моя койка была мягкой и белая простыня постоянно сминалась, прилипая к моему телу. Я ужасно не люблю лежать на смятых простынях – это еще хуже, чем на крошках. Внезапно я задумался о причине, по которой нахожусь в столь неприятном месте. Ответ пришел сразу. Мой диагноз очень простой – лейкемия. Это слово, словно что-то склизкое и противное, подобно гигантскому слизню, пролезало в тебя через глотку и поедало изнутри, причиняя неземную боль. Я знал, что умираю и это не волновало меня. Я был абсолютно спокоен. Но только до того момента, пока дверь в мою палату не отворилась и в комнату не вошли несколько человек. Все спокойствие улетучилось в один момент, я хотел закричать, прогнать их, но не мог открыть рта. Магия сна не позволяла мне сделать этого. Она словно говорила : «Еще не время, парень, еще рано».

В комнате было четыре человека. Мой взгляд сразу же упал на маму, которая, казалось, состарилась лет на 20.Глаза запали глубоко в глазницы, под которыми пролегли тени, волосы со всех сторон пробивала седина. Она не плакала – запас слез в ее глазах давно иссяк. Затем я посмотрел на отца. Он держался лучше, хотя тоже постарел. Виски были поддеты сединой, а под глазами пролегали тяжелые мешки. Третьим был брат, на которого я не посмотрел. Не знаю почему, возможно, это было бы слишком. Сразу за ним стоял высокий и крепкий старичок с живыми глазками-буравчиками и остроконечной бородкой. Это был врач. Белый халат, белые волосы, белая борода…И почему все в этом сне такое белое?

Они подошли ко мне.

- Привет, сынок. - проговорила мама не своим голосом, от которого веяло потусторонним холодом. На ее изможденном лице изобразилось жалкое подобие улыбки.

- Привет. - ответил я. Интонацию своего голоса я не помню.

- Как ты себя чувствуешь? - продолжала мама. - Тебе передавала привет бабушка.

Говорила, что ждет не дождется, когда ты вернешься, что бы помочь ей с тем виноградником. Его давно надо подрезать и только ты можешь залезть на ту верхотуру. И тут по моему разуму впервые прокатилось это чувство. Словно внутри меня надували воздушный шар, который напирал на стенки моего нутра с новой силой , разрывая мое тело на части. Зачем? Зачем, черт бы их побрал, они снова говорят так, словно я все еще могу поправиться! Зачем они мучают себя? Зачем они мучают меня? Я не могу этого выносить. Просто не могу!!!

Я не ответил и, прилагая невероятные усилия, изобразил подобие улыбки.

-Мы тебе принесли тут кое что. - снова заговорила мама и только тут я заметил в ее руке целлофановый пакет, набитый неизвестным содержимым.

-Что это? - спросил я тихо.

-Фрукты. И свекла. -ответила мама. Ее подбородок задрожал, но глаза оставались сухими. - Она… знаешь какая она по… полезная.

Она запнулась и умолкла, взгляд ушел в сторону, она имела вид человека, задумавшегося о чем-то. Очень глубоко задумавшегося.

- Да. - пришел к ней на выручку папа. Его голос звучал как-то необычно. Незнакомый голос. Да, скорее всего именно незнакомый, - читал об этом. Говорят в свекле содержатся вещества, которые борются с клетка… - но запнулся. - Которые помогают организму. Были случаи, когда люди выздоравливали…

Я не слушал его более. Мои мысли были далеко. Они все еще надеются, они… Зачем?! Зачем они так мучают меня? Я не выдержу этого! Это был кошмар. Настоящий кошмар.

- НЕТ! - закричал я не своим голосом и все подпрыгнули от неожиданности. Я видел, как вытянулись их лица, с каким страхом они смотрели на меня.

- Сынок, ты что…- тихо заговорил отец, но я оборвал его.

- Зачем! -взревел я дурным голосом. -Зачем мне свекла? Мне не нужна свекла! Мне нужен гроб! Вы купили его? Мне нужен гроб! Гроб!!!

- Сынок, зачем ты так…-зашептала мама плачущим голосом и на ее глаза вновь навернулись слезы. Оказывается не все еще она выплакала. Приберегла. Интересно зачем?

- Гроб! - вновь заорал я и почувствовал странное головокружение. - Я лягу в него! Гроб! Купите мне гроб!..

Все вокруг завращалось, я ощутил себя привязанным к «Сюрпризу», который раскручивал меня со всей своей силой. В нашем парке был такой аттракцион: колесо, которое раскручивало тебя, одновременно увеличивая угол раскрутки, плавно переходя из горизонтального положения в почти вертикальное. Я катался на таком всего раз, после чего блеванул прямо у входа в кабинку в которой сидела пожилая дама, принимавшая билеты и запускавшая механизм колеса.

Меня раскрутило еще сильнее, после чего я резко проснулся, обливаясь холодным потом. Мое сердце бешено билось в груди, во рту пересохло, в горле я вновь ощутил жжение. Я ощущаю его всякий раз после сна. Где-то я читал, что сухость и жжение в горле может вызывать воздух в помещении, который не имеет достаточной влажности. Возможно так оно и есть, хотя никто из членов семьи, кроме меня, на жжение в горле не жаловался, поэтому причина могла быть и во мне самом.

Мое тело пребывало в странном возбуждении, я испытывал состояние, похожее тому, что испытывает пловец на старте, готовясь к самому главному в своей жизни заплыву. Воспоминания вызвали неприятные ощущения, вернули тревогу, от которой мне помогали избавиться только эти прекрасные прогулки. Теперь прогулка потеряла всю свою прелесть и я ругал себя за то, что вспомнил этот дурацкий сон. Тревога медленно перерастала в страх. А ведь все это может быть на самом деле. Вполне…

Головные боли мучили меня уже несколько месяцев. Они внезапно проходили и так же внезапно начинались вновь. В конце лета, если боли не прекратятся, мама обещала отвести меня к врачу. Я испытывал двойственные чувства.

Первое и самое горячее, но, как мне казалось, не самое верное жило во мне уже давно. Это страх. Нет, скорее трусость. Я не хотел ничего знать, я хотел жить в неведении. «Это мигрень, всего лишь мигрень.»И жить до тех пор, пока в глазах не начнет троится, а в ведре с водой забурлят пузыри и повалит пар, опусти я в него голову.

Второе чувство – это надежда. Нужно обратиться к врачу, нужно как можно скорее узнать все, избавить себя от мучений неведения, попытаться лечиться. Нельзя тянуть, нужно сделать это как можно скорее! Почему же мама не спешит? Почему предлагает подождать? Неужели она тоже боится? Неужели испытывает первое чувство, которое обуревает меня самого, неужели хочет жить спокойно? Жить спокойно за мой счет? Зачем все эти дурацкие таблетки, которые она купила для меня, при чем тут сосуды, если моя башка иногда просто разламывается пополам? Какое, к дьяволу, внутричерепное давление? В моем мозгу сидит пакость, которая растет и скоро…

Я встрепенулся, по телу прошла неприятная рябь. О чем ты думаешь? Перестань мучить себя этими идиотскими мыслями, забудь, наслаждайся этим прекрасным вечером, дыши воздухом и улыбайся! Улыбайся, что б тебя!

Солнце уже наполовину спрятало свою круглую морду за идеально-ровной линией горизонта, которую я, впрочем не видел. Наш городок располагался на холмистой местности и все, что я мог видеть, так это кривую спину очередного холма, за которую медленно закатывалось солнце. А что если побежать быстро-быстро и достигнуть вершины этого холма? Тогда я снова увижу солнце. Которое будет заваливаться за горб следующего холма. А если я взбегу и на его вершину. Снова увижу солнце? Да, увижу. Увижу, как оно будет снова прятаться. За очередной холм? Да, наверно. А если впереди больше нет холмов? Только пузо этой круглой планеты. Хотелось бежать вслед за солнцем, бежать, бежать и бежать, не давать раскаленному диску спрятаться за этой линией, до которой я никогда не добегу. Оно будет прятаться за ней, а я буду бежать вслед за ним, не давая скрыться. Бежать снова. И снова…И снова…Вечно…

Я вышел к дороге, ведущей за город. Впереди, метрах в ста, стоял информационный щит. На синем фоне белыми буквами было выведено : «Краснодар 632 км. Москва 1100 км.» Одна стрелка, стоявшая рядом с «Краснодаром» указывала прямо, вторая - вправо, указывая направление Москвы.».Дорога была широкая, шестиполосная, машин на ней было много. Они на огромной скорости сновали вперед-назад, выбрасывая в атмосферу столбы темного газа, тянувшегося за ними сизо-голубыми шлейфами. Я присмотрелся к номерам. Московские машины встречались реже, чем Краснодарские и в основной своей массе покидали город. Я шел вдоль дороги, любуясь закатом, окрасившим кромку дальнего холма красно-золотым цветом. Воздух у дороги стал тяжелее, в нос били выхлопные газы, запах которых я не могу переносить. В автобусах я езжу исключительно впереди, потому что сзади царит эта вонь, от которой у меня кружится голова, а желудок с трудом удерживает свое содержимое. Я всегда поражался людям, которые с невозмутимым видом сидят на задних сиденьях и дышат этой пакостью, отравляющую организм канцерогенами. Неужели они ничего не чувствуют? Не чувствуют, как накачиваются ядом, укорачивая свою жизнь. Создавалось ощущение, что 70 процентов всего газа идет в салон и только 30 выбрасывается в воздух. Это напомнило мне фашистов, которые выводили выхлопные трубы в салон, заполняли автобус пленными, после чего колесили по дорогам. Я представил себе билетершу в противогазе, которая расхаживала внутри этой «душегубки» со словами: «Оплачиваем проезд. Учениченики, пенсионеры и инвалиды льготами не пользуются. Следующая остановка – кладбище.»Я представил как это – умирать от газа. Ты просто засыпаешь. Ни каких сновидений. Ни каких чертовых снов, после которых твое сердце выплясывает джигу в груди. Затем я представил, как срываю с билетерши противогаз со словами : «Дыши глубже, нацистская сука! Умирать не больно!»Эта мысль вызвала у меня улыбку.

Мимо пронеслась громада «Мерседесовского» тягача, обдав меня вихрем пыли и выхлопов. И кто придумал ставить выхлопную трубу сбоку? Я задержал на несколько секунд дыхание и только пройдя десяток метров, вдохнул. И все равно почувствовал запах копоти. Как же быстро они носятся! Такие тяжелые. Если бы я бросился к нему навстречу, то мои остатки пришлось бы соскребать с кабины при помощи шпателя. Я внутренне содрогнулся и отогнал эту мысль. Что с тобой, ты опять за старое! Я посмотрел на запад. Солнце на две трети скрылось, словно тонуло в океане, а точнее в его зеленых волнах-холмах.

Внезапно я вспомнил эпизод из своего детства. Я познакомился с мальчиком, который утверждал, что он робот. Похоже таким образом он пытался привлечь к себе внимание. Ему это вполне удалось. В доказательство своих слов он рвал траву, после чего запихивал в рот и, тщательно пережевав, проглатывал.

- И как? - спрашивал я, кривясь от отвращение.

- Никак. -равнодушно отвечал тот. - Безвкусная. Я вообще вкуса не чувствую.

Этим он почти убедил меня. А затем, словно в подтверждение своих слов, он наклонился и, зачерпнув ладонью сырой земли, незамедлительно отправил ее в рот. Этим он окончательно убедил меня.

На следующий день все ребята из округи гонялись за ним с одной лишь целью: разобрать на части и посмотреть, как он устроен.Вот как бывает в жизни: хотел одного, а получил совсем другое. Вместо дружбы – толпы мальчишек, желавших разорвать на части.

Я улыбнулся и обтер ладонью вспотевшую шею. Ноги сгорали в душных кроссовках, словно в печке и мне вдруг захотелось снять их. Снять и окунуть раскаленные ступни в ледяную воду, затем окунуться самому, нырнуть как можно глубже. Оказаться на прекрасном дне, среди блестящих стаек рыб и великолепных узоров раковин с их причудливыми формами. Я вспомнил мультфильм в котором любопытный кот пытался украсть жемчужину, находившуюся внутри раковины, но та захлопнулась в последний момент и прищемила ему губы. Я вдруг понял, что уже как несколько минут тереблю нижнюю губу, пытаясь сорвать очередной лоскут отмершей кожи.

«Заработаешь рак и тебе отрежут губы!»,словно наяву услышал я голос мамы. А если он в голове? Мне отрежут башку?

Перед глазами снова начали вырисовываться знакомые картины. Палата, белые стены, белый доктор, мама…

Я принялся отгонять эти мысли и чтобы отвлечься посмотрел на горизонт. Только маленький кусочек солнца выглядывал теперь, над землей и я понял, что уже довольно поздно. На небе загорались звезды, появлялся серебряный лик луны. Вечер…Я не сразу вспомнил, почему так боюсь вечера. Что в нем страшного? Исчезает ветер, исчезает солнце, появляется мрак. Он выползает из всех щелей, из всех дыр. И как он только прятался все это время? Его ведь так много!

Внезапно мою голову пронзил острый клинок боли. Прямо сверху, прямо в темя, через всю голову. Я пошатнулся и остановился. Тело охватила паника. Она всегда охватывает меня, когда ЭТО начинается снова. Я вспомнил, почему не люблю вечер. По вечерам у меня болит голова. Всегда. Каждый раз. И паника охватывает меня тоже всегда, словно это в первый раз. Так неожиданно. Так быстро рушит все надежды. Неужели опять? Ведь я так надеялся, что сегодня вечером ЭТОГО не будет.

Я стоял на месте, уставив взгляд туда, где несколько секунд назад пропало солнце. Словно просил у него помощи. Но оно ушло, нырнуло в эту зеленую пучину и ничем не могло мне помочь. Внезапно мне захотелось заплакать. Очень захотелось. Но мое лицо, покрытое короткой черной щетиной, оставалось недвижимым, глаза сухими. Я знал, что слезы сломают последний барьер, будут значить только одно: я сдался и признал свою…

-Нет! - я не заметил, как выкрикнул эти слова вслух. Они бодро выскочили на воздух и были растворены в шуме дороги. Она поглотила их и не заметив побежала дальше, как нечто живое, нечто, сидящее глубоко в мозгу, словно опу…

Голову пронзил очередной разряд боли.

Я не выдержал. Слезы сами потекли из моих глаз, губы изогнулись в нечто, напоминавшее улыбку. Улыбку плачущего человека. Перед глазами нарисовалась белая палата, койка и я, лежащий на смятых простынях. Я увидел свое болезненное лицо, черные волосы, сложенные в прическу вождя ирокезов, и израненные губы, кричавшие одни и те же слова. «Мне нужен гроб! Мне нужен гроб! Купите мне его!»

Я стоял и плакал, плакал, плакал…В лицо ударил яркий свет. Я поднял глаза и посмотрел вперед. Это были два остервенелых глаза, глядящих на меня, сквозь темноту. Яркие фары. Большие и слепящие.Такие только у тягачей. Только у «Мерседесов».И они так быстро носятся. Я выпрямился. Машина приближалась со страшной скоростью.

Зачем эти анализы? Зачем врачи? Я знаю диагноз. Я знаю, что меня ждет. Белая комната, белая койка, мятые простыни, остробородый доктор, глаза мамы, свекла…

Свет фар становился все ярче. И ближе…

Я не хочу этого. Не хочу видеть их муки. Не хочу мучится сам. Уж лучше котел. Пускай меня варят. Пускай жарят. Это лучше.

До железной махины не больше десяти метров…

Я заработаю рак, и мне отрежут губы. Но прежде мне отрежут голову. А еще раньше будут кормить свеклой. Нет…Уж лучше гроб…Лучше котел…

В последнюю секунду я выскочил на дорогу, и меня размозжило по лицевой части кабины. Последняя мысль, мелькнувшая в голове: «Так ведь это не «Мерседес» вовсе. И выхлопные трубы у него вверху, а не по бокам»

В комнате было четыре человека. Мой взгляд сразу же упал на маму, которая, казалось, состарилась лет на 20. Глаза запали глубоко в глазницы, под которыми пролегли тени, волосы со всех сторон пробивала седина. Она не плакала – запас слез в ее глазах давно иссяк. Затем я посмотрел на отца. Он держался лучше, хотя тоже постарел. Виски были поддеты сединой, а под глазами пролегали тяжелые мешки. Третьим был брат, на которого я не посмотрел. Не знаю почему, возможно, это было бы слишком. Сразу за ним стоял высокий и крепкий старичок с живыми глазками-буравчиками и остроконечной бородкой. Это был врач. Белый халат, белые волосы, белая борода…И почему все в этом сне такое белое?

Они подошли ко мне.

- Привет, сынок. - проговорила мама не своим голосом, от которого веяло потусторонним холодом. На ее изможденном лице изобразилось жалкое подобие улыбки.

Я не ответил. Где я? Что это?

- Как ты себя чувствуешь? - продолжала мама. - Тебе передавала привет бабушка. Говорила, что ждет - не дождется, когда ты вернешься, чтобы помочь ей с тем виноградником. Его давно надо подрезать и только ты можешь залезть на ту верхотуру. Ааааааааа!!!! Снова это чувство! Меня надувают изнутри, внутренности размазывают по стенкам. И эта жалость. Непомерная жалость! К маме! К папе! К брату! Ко всем! Зачем? Я не хочу! Уберите это! Где котел?!!!!!!!!!!! Где черти, которые будут меня варить????!!!!!!!!

- Мы принесли тебе фрукты. И свеклу. - продолжала говорить мама. Ее подбородок задрожал, но глаза оставались сухими. - Она… знаешь какая она по… полезная. Нет! НЕТ!!! ПЕРЕСТАНЬТЕ!!! ЧТО ЭТО???!!!!

- Да. - подтвердил папа. - Я читал об этом. Говорят в свекле содержатся вещества, которые борются с клетка…- но запнулся. - Которые помогают организму. Были случаи, когда люди выздоравливали…

Теперь я понял, что такое АД. Это то, чего мы боимся большего всего на свете, это то, что преследовало нас в кошмарах, то, от чего нам хуже всего. Нет, физическая боль здесь не при чем. Это боль душевная. Я хотел, как лучше, но на ум пришел тот парень, который жрал землю, ради того, чтобы его заметили, а в результате стал целью маленьких любопытных мальчишек, желавших разобрать его на части. Теперь я обречен. Я никогда не смогу привыкнуть к этому чувству. Все будет, как в первый раз. Палата, мятая простынь, слезы мамы…И все будет повторяться снова. И снова… И снова… Вечно……………